no fair
i really know how to make you cry
[indent] В жизни Джеймса Бреккера было не так уж и много хороших вещей [он всегда говорит «нормальных», ведь в хорошее уже и не верит // хорошие вещи забыли дорогу к нему]. Одной из любимых нормальных вещей были книги и воспоминания о них. Аарон читал ему Жюля Верна, погружая воображение сына на двадцать тысяч лье под воду; рассказывал, что человек не может жить без символов и ярлычков, читая Брэдбери; заставлял пораскинуть мозгами, когда выдумывал собственные истории про Марс, отправлял в долгие странствия вместе с живыми кораблями. Даже Хокинга пытался читать, но мама быстро запретила подобные развлечения после того, как Джеймс три дня подряд приходил к ним в спальню посреди ночи и начинал рассуждать о далеких-далеких звездах. Ему нужны были краткие ответы на большие вопросы именно в ту же секунду, когда слова покидали рот. Мальчику разрешалось забраться на огромную кровать и утонуть в десятке подушек; утром Элизабет звонила в школу и взволнованным голосом сообщала, что сын немного приболел, а после этого пекла ему целую гору блинов. Ко всем этим воспоминаниям следовало относиться с осторожностью. Джеймс знал, что они обожгут его до самых костей, если позволить им гореть внутри себя слишком долго, и тем не менее он не мог перестать проигрывать эти момент снова и снова. С каждым годом воспоминания меркли, он уже не мог с точностью воспроизвести лица родителей и брата, их голоса исказились; Джеймс испытывал отчаяние от мысли, что через пару десятков лет совсем ничего не сможет вспомнить, останутся лишь образы, которые он сам себе выдумал. Ведь идеализировать мертвецов так легко, они никогда не смогут тебя исправить, если разум подкинет лживый факт.
[indent] В первые месяцы после убийства родителей Джеймс искал что-нибудь такое, чем бы можно было отвлечься и книги в этом неплохо помогали. Вокруг пахло плесенью, босые ноги были ледяными от холода —  дырявое одеяло совсем не грело, но он сжимал маленькую книгу дрожащими руками и прятался на желтых страницах от гнилой реальности. Ночью леденело сердце, у Джеймса Бреккера оно до сих пор не оттаяло — так и живёт до сих пор[оттепели не предвидится]. Мальчик никак не мог примериться к новым словам своего мира: «сирота \ бедняк \ никто», его разум постоянно пытался объять вселенную, но окружающую безысходность обдумывать отказывался. Слова эти и их значение колкие и тяжелые, как будто не по размеру этому щуплому телу. Брат уходил на целый день, ища способы заработка, а мальчику в четырех стенах оставалось лишь развлекать себя самостоятельно. Читал любые книжки, которые брат находил на помойках: от любовных романов до учебников по истории, бережно складывая прочитанное под кровать. Когда новых книг они найти не могли, Джеймс целый день стоял перед заляпанным зеркалом и пытался сделать так, чтобы импровизированные монетки из фольги исчезали у него в руках, как у фокусника, которого родители приглашали на детские праздники. Карточные трюки тоже были неплохими, но именно фокус с монеткой не давал ему покоя. Как фокусник это делал? Монетка была у него в руках, а в следующую секунду – исчезала. Крутил руками перед зеркалом, водил за ухом и в конце концов его пальцы стали достаточно ловкими чтобы не выронить настоящий четвертак. Джеймс — Дорин — тогда чувствовал себя самым крутым десятилетним мальчишкой на свете. 
[indent] Подвал заполняется тихим шипением Джейми, она как раздосадованная кошка [скорее морская свинка, думает он]; морщит нос и привлекает к собственной персоне внимание. Бреккер поднимает глаза от книги, хмурый взгляд сканирует успехи, язык тихо цокает, но в подвале этот звук кажется оглушающим. На Джейми он смотрит исподлобья, чаще делает вид, что и не смотрит вовсе — так интереснее, правдивее; успехов, видимо, у них в ближайшее время не предвидится. Девчонка вся дрожит, наверняка уже кожу нагрела градусов до сорока пяти, Джеймс губы презрительно кривит да проверить — чтобы наверняка знать, конечно — желается. Жалость и сострадание в нем давно вымерзли, но что-то из их дальних родственников ненавязчиво рождает желание прочувствовать тепло её тела. Ему даже на свечи было плевать, просто хотелось, чтобы Джейми стала чуть сдержанней, но от всего этого она лишь разгоралась ярче. В ней клокотало столько чувств, что порою он мог лишь смотреть и удивляться. Если все его движения были плавными, чуть заторможенными, а эмоции будто скованы льдом, то она каждую секунду была в движении, крутила что-то в руках, баловалась огнем словно игрушкой и вспыхивала от малейшей искры. Маленькая девочка с сердцем, полным самого дикого пламени, что ему доводилось видеть. Даже без своих способностей она оставалась живым огнем. Особенно с огненно-рыжими волосами. После того, как Кэтрин поняла, что обрела себе еще одну близкую подругу, они каждый день начали экспериментировать над своими волосами. В одно утро Джеймс едва не выплюнул кофе назад в кружку, когда Джейми Калпо явилась на завтрак с головой, будто объятой пламенем. Они с Кэтрин долго хохотали, касаясь друг друга голыми плечами, а затем спрашивали у каждого мнение. Джеймс тогда молча скривился и каждое следующее утро на кухне были новые оттенки рыжего: от незрелого апельсина до меди, от ржавчины до тыквенного пюре. Бреккер вздохнул с облегчением когда все это закончилось; все же родной цвет волос шел ей куда больше.
[indent] — Какое показательно разочарование, огненное сердце, — Ему нравилось давать ей тысячу имен, каждое из которых Джейми обязательно считала оскорбительным. Зато после того, как кто-то из бандитов назвал её огнедышащей сукой, девушка улыбнулась. Разве это звучало лучше праведного огня или дикого пламени? Бреккер тогда, внезапно для самого себя, разозлился. Это было первым звоночком. Первым из очень и очень многих. — Как можно быть такой, — бормочет себе под нос и косится в сторону сгорбленной фигуры, — неуравновешенной?
[indent] Книга вспыхивает быстро, сухие страницы превращаются в чёрный пепел, липнущий к одежде. В нем рождается и умирает ярость, детская привязанность к книгам не даст просто так уничтожать такую ценную вещь. Но девчонка наконец-то попала в цель; правда, если только целилась в книгу, а не ему в голову. Но, зная как сильно Джейми понравилось это лицо, вряд ли бы она стала так его портить. Часто чувствовал её горячий взгляд на собственной коже, она с жадностью смотрела-смотрела-смотрела, Джеймс почти чувствовал её липкие от пота пальцы на собственной коже. Все это могло длиться долгие минуты, но девушка всегда мгновенно отворачивалась, когда он ловил её за подобными разглядываниями. Джеймс знает, что интересен ей. Знает, что она задаёт вопросы. Иногда просто не остается выбора. Иногда другие вынуждают тебя кого-то обидеть, хотя это совсем не то, чего ты хотел. Нужно оттолкнуть её как можно дальше [те, кого он любит, долго не живут] и тогда все будет нормально. Он внимательно слушал, что именно друзья рассказывали Джейми о нем и когда вопросы стали переходить черту, категорически запретил отвечать ей. Никто из них не пытался скрыть того факта, что Джеймс — редкостный еблан, но в то же время все рассказы были прошиты яркими нитками обожания. Каждому плохому качеству они добавляли громкое «зато», будто это была рекламная компания. Да, он жестокий человек, лжец и вор, зато в защите тех, кто ему дорог, Джеймс не признает никаких ограничений, в том числе и внутренних. Ведь если о человеке не говорят ничего плохого, значит, у него точно рыльце в пушку.
[indent]Джеймс вскакивает, отбрасывая оставшийся в живых кусочек книжного корешка в сторону. Кресло заваливается на спинку с глухим звуком, от которого никто из них не вздрагивает. Резким движением срывает с рук перчатки и бросает на пол, кончики пальцев нестерпимо жжёт. Вода тут же обволакивает ладони, прохладными прикосновениями забирая боль. Медленно/агрессивно/убийственно поднимает глаза на Джейми. В этом взгляде нет абсолютно ничего хорошего; после него обычно умираю с тремя пулевыми в груди. Джейми поднимает подбородок вверх, у Калпо особенная улыбка [звоночек звенит второй раз, но из-за яростных ударов сердца этот звук едва различим] — будто она сейчас рассмеется или расплачется, просто не может решить.  Джеймсу вдруг нестерпимо хочется выпить, накачать себя до того самого состояния, которое все вокруг ненавидят; хочется забыть, кто он есть на самом деле, забыть Джейми, забыть свой провал. Забыть всю херню, происходящую вокруг, потому что он уже з/а/е/б/а/л/с/я. Хочется попросить дать ему отдохнуть, ведь все, что он делает, в конечном счете проваливается [он как блядский Мидас, но наоборот: всё чего касается его рука, непременно оборачивается дерьмом]; а все, кого он любил, давно в земле. Частичка разума шепчет: «не все, твоим друзьям ещё предстоит лечь в могилы, которые ты им выкопаешь». Хотел отдалиться, хотел заключить себя в тюрьме собственной головы, но у них были другие планы. Ему порой было неуютно от того, что эти люди ежедневно рисковали быть убитыми лишь потому что он переходил дорогу не тем людям.Если кого-то из них похитят, смерть будет благословением. Сколько Бреккер себя помнил, они с друзьями всегда были большими мастерами делать вид, что им всё нипочем. Как будто жизнь — лишь игра, в которой ничто не длится долго и не имеет значения. Они скакали на краю пропасти на одной ноге, рисковали своими жизнями просто потому что только так чувствовали себя живыми, они ставили на кон всё и выигрывали; они были ослепительны в своей дерзости. И именно поэтому заслужили столь высокое положение в трущобах. В последние недели он понял, что все они просто предавались иллюзии. На самом деле каждый уязвим и каждому есть что терять, им просто позволяли чувствовать себя принцами преступного мира, но никто не считал этих мальчишек чем то большим, пока они не показали клыки.
[indent] — Докажи, — Джеймс Бреккер, кстати, злится; ему не хочется совсем ощущать на себе её ненависть [хочется ласкаться в её заинтересованном взгляде, полном желания]. Тон рябит язвой, подтекающей когда едва касаешься пальцами; хочется такой залепить лейкопластырем плашмя, чтобы не дышало. Глаза бы закатить, сказать пару не самых ласковых слов в ответ [убить взглядом по пути], но беспокойство настойчиво царапает внутренности. Не перегнул ли? Действительно ли она ненавидит? Достаточно ли сильно, чтобы быть в безопасности? Тонкую неловкую [float=left] [/float]фигуру хочется схватить за плечи и тряхнуть [трахнуть, если это вдруг окажется возможным] как следует; разбить на куосчки, а потом пересобрать заново[желательно не самому, конечно, но кто еще возьмется? а другим и не позволит]; пересобрать так, как его самого — п р а в и л ь н о.  Джейми выглядит действительно нелепо — особенно когда задирает голову, пытаясь заглянуть в его глаза. То, что Джеймс чувствовал к ней, было всеобъемлющим и не могло никуда исчезнуть, как бы он ни старался это игнорировать. Алкоголь, наркотики, проститутки // мимо, мимо, мимо. В жизни Джеймса Бреккера еще не было никого, кто бы так интересовался им в личных целях, как Джейми [с недавних пор в этой категории появилось ещё и правительство], не было никого, о ком бы Джеймс думал первым делом, проснувшись утром, и чье лицо стояло бы у него перед глазами, когда засыпал. Сначала списывал все на желание защитить из-за спасения, ведь так глупо терять столь ценный кадр; затем из-за схожих сил, он ещё не встречал того, с кем был так близок в своей «магии». Но все это было самообманом, Джеймсу было интересно коснуться её, ощутить запах, попробовать вкус. Это было наваждением; это. было. ядом. За последние недели Бреккер очень хорошо это понял. Джейми в его жизнь не прокралась, зашла с ноги, пробив дверной ручкой несущую стену, всё запутала и заслужила место в том хаосе, который учинила. Со всех сторон, вначале один, потом другая, следом все вместе, сплетая голоса в единый фанатичный хор: «Джейми, Джейми, Джейми». Только её имя каждый [!] чёртов [!] день.
Джейми мать её Калпо.
[indent] Кудрявые волосы закручивались возле её головы короной. Они стали короче и светлее, подобно ее огню. В ее глазах, хотя и покрасневших и припухших, переливалось живое пламя, от таких глаз люди должны замирать на месте, а потом оборачиваться вслед. Золотисто-карие, полные внутреннего огня, настолько они наполнены жизнью, что подняли бы мертвеца из могилы и вдохнули бы жизнь в сухое тело. Может быть поэтому все люди и тянутся к ней, будто к костру, у которого можно погреть озябшие руки // д у ш и. Грудь девушки лихорадочно поднимается и опускается, дыхание постоянно сбивается, и она неосознанно хватает ртом воздух, ведь ей явно нечем дышать; пару раз из носа вырывается дым. Разрушительно, — вот какое слово подходило для того, чтобы описать красоту Джейми в объятиях пламени.
[indent] Джеймс только коротко смеётся. Какая уморительная ярость. Сказка обернулась грандиозной ложью,  блестки осыпались и прекрасный принц, спасший из заточения, оказался обычным воришкой, преступником и убийцей. Хрустальный замок обратился в пыль так быстро, что никто не успел засунуть в карман пару осколков для самозащиты. И некому было поплакаться, ведь единственная подружка была одной из тех, от кого мамочка просила держаться подальше. Но все это лишь потому что Джеймс Бреккер испытывал странное желание приютить всех обездоленных; он коллекционировал сломанные души с особым фанатизмом, но к своей допускал лишь особенных. Сломленные люди притягивают себе подобных, а Джеймс определенно был разбит пару сотен раз.
[indent] Поначалу жар был приятным, как будто греешься на солнце, но потом начал невыносимо жечь нос и щеки. Джеймс не отступал. Не шевелился. Его взгляд скрестился с взглядом Джейми, пока она не моргнула. У нее глаза цвета звездной ночи и необузданный нрав, ощущаемый в каждом вздохе. Девчонка умрет быстрей, чем причинит ему настоящую боль. Джеймс знал это так же точно, как свое имя [оба из них, если быть точнее]. Не смотря на все это, каждая клеточка в теле напряглась; чувство было такое, словно он очутился под колпаком, откуда выкачивают воздух. Перед первым прыжком из её груди рвётся рёв ярости и неповиновения. Всё еще забавно, но ровно до того момента, пока горячие ладони не касаются его груди; к горлу подкатывает тошнота от противоречивых мыслей. Он, возможно [лишь возможно, просто одна небольшая вероятность] хотел коснуться этой девушки, но не смел. А она каждый раз делала это так легко, будто знала, как сильно внутри него все кипит после такого; как его собственные мысли, которым Джеймс безгранично доверял, пропитываются ядом, отравляя тело.
[indent] — Я ведь уже говорил. Не смей. Меня. Трогать. — Вслед за яростью внутри появляется пустота, которая ширится с каждой секундой, уничтожая всё, что у него есть, всё, о чём Джеймс знал и думал. Всё исчезает в этой расширяющейся тьме, и он будто падает с обрыва, на краю которого балансировал достаточно долго. Ловит её руку [кожа-к-коже // пора прекратить] и выкручивает за спину. Легко пинает под зад [знает, как сильно это её унизит] в стороны стены. Снова. Впечатывает щекой в бетон и замечает как в голове неоном на секунду загорается сомнение в этом действии, ведь она оцарапает щеку, ведь по оливковой коже заскользит алая кровь, а ему это не понравится. Когда Джейми так близко, он переставал чувствовать тяжесть всего мира на своих плечах. Бреккер чувствовал, будто весь мир находится у него в руках; это было ново, это было пугающе. Кистью давит на шею, другой рукой заламывает левую руку и шепчет возле самого уха:
[indent] — Неужели ты не понимаешь, я пользуюсь тобой так, как хочу. От проститутки тебя отличает лишь то, что сейчас я имею над тобой больше власти, чем мог бы, если бы ты торговала телом.  — Джеймс говорил очень спокойно, и это особенно настораживало. Если такие, как он, говорят тихо и спокойно, следом жди жестокостей и смертей. Бреккеру показалось, что его губы на расстоянии ощущают губы Джейми. Если ты мертв внутри, то почему дышишь так громко? Он облизывает пересохшие губы и разжимает руки с тихим шипением. Выдёргивает слово из этого шума и полоскает его в горле, пока язык не натыкается на шершавый выступ — протяжное сука с дроблёным эхо, пока на ладонях появляются волдыри. Безудержный огонь, озаривший помещение и окрасивший его в переливающиеся оттенки красного опала. [float=right][/float]
[indent] Кресло вспыхивает. Начинает гореть проводка, несколько ламп гаснет. Бреккер оглядывает все это представление и мрачно ухмыляется. Пламя не опалило ни волоска на его голове. Оно парило над ним, огибало его: величественное, бессмертное и нерушимое. В душе поднимается волна ядовитого удовольствия. В ней столько страсти, столько жизни, столько огня; столько убийственной мощи, которая может оборвать их жизни. Шаг назад и тьма поглощает — его, звуки, свет; Калпо в освещенном кругу растерянной не выглядит — напротив, боевой — удивился бы да времени нет. Бреккер выбрасывает вперёд руку, ударяя мощной струей воды в грудь девушки. Температура в комнате немного понижается.
[indent] В его глазах тихая, злобная уверенность; она исходит только от тех, кто слишком опасен, чтобы бояться. В Джеймсе загорается интерес; маленькая яростная частица его души искренне наслаждается тем, что сейчас произойдёт. Чувствует на лице улыбку, которая была его собственной и в то же время совершенно чужой. Обычно прозрачная вода потемнела и забурлила, кончики пальцев будто трещали от электрических разрядов, кожа искрила от энергии. Ему было трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме того, как хорошо он себя чувствовал.  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] Это – сила. Это – могущество.
[indent] — Калпо, прекращай, а то убьешься, — С языка имя соскальзывает счищенной рыбьей чешуей и падает к ногам, Джеймс бы на нем, конечно, не потоптался, но допустить такую мысль приятно; в его голосе замороженное спокойствие и снисходительность, будто упрямого ребенка устало просишь не шуметь, а тот ни черта не понимает. Джейми смотрит ему в глаза, отдергивает мокрую футболку от груди [раздраженно думает: «ты когда нибудь научишься носить белье?»], и улыбается, обнажая зубы. А затем зажигает вокруг неистовый огонь, вобравший в себя свет тысяч восходов и закатов. Лоб Джеймса покрылся потом, а жар пробирал до самых костей. Если она хоть на секунду потеряется, то они здесь задохнутся, либо она попросту взорвет все это место, спалив собственное тело. Окружающий мир превратился в настоящий ад, где не было ни конца, ни начала. Темная, искромсанная душа встрепенулась и зарычала, подпевая огненной силе Джейми. Она горела, а Бреккеру хотелось затопить весь этот мир; великий потоп пел ему древнюю песню, соблазняя проверить существование ковчега. Повсюду слышалось тихое шипение, подвал заполнялся паром, на любой всполох огня он встречал кристально-голубой сферой. Всё это — будто дерьмовая игра на пианино; Джеймс действует осторожно — пальцы цепляются, правда, за черные клавиши чаще положенного, хотя играть должен только белыми, Калпо же просто инструмент ломает, марает и злит.
[indent] Джеймс легко покачивает пальцами, поток воды делится на две части; на четыре; на восемь, превращаясь в тонкие змеящиеся ленты, осторожно исследующие ад вокруг. Джейми он улыбался так, словно уже пробовал ее кровь и навсегда запомнил вкус. Её дыхание — тяжелое и хриплое заполняет подвал, Бреккер сжимает кулак и все струи устремляются к девушке, увеличиваются и разрастаются всё сильней. Все её тело шипит, когда огонь начинает гаснуть. Волна за волной его стихия дырявила чужую. Стальная воля Джеймса разбивала пламя, чтобы природный дар не превратил девушку в обугленный труп. Опустошенная, огрубевшая душа Джеймса чувствовала притяжение этой силы, что вызывало в нем ненависть. Его руки двигались так легко, будто были созданы исключительно для фокусов, укрощения воды и, конечно же, воровства. Ведь до лабораторий он был просто воришкой, что не интересовался шпионажем и правительственными интригами.
[indent] Некоторые уроки действительно не прошли даром: она инстинктивно перекидывала огонь с одной руки на другую, а пламя за спиной раскалилось добела. Но грубая сила, не сдерживаемая умом, бесполезна. А неуправляемая сила еще и опасна. Она сильна и безудержна, в этом и была вся ошибка. Ей кажется, что это он нарочно — и с каменным лицом нарочно, и с полумёртвым рыбьим взглядом, и выцветшими мыслями, нарочно не приходит в ярость и не нападает, молча отбивается и смотрит на это представление так выразительно, будто взглядом старается выразить ничего — получается отлично. Сознание двоится от жара — и в глазах двоится, будто одним метишь в пустоту, а другим ловишь в расфокусировке расплывчатый костёр  — на долю секунды лицо девушки загорается мелочной злобой; хочется вцепиться Калпо в лицо и бессильно ковырять ножом грудь [случайный взгляд на её мокрую футболку и темнеющие соски — приходится убрать десяток мыслей в верещащий мешок тех, которые лучше не думать]. Джеймс давит эти мысли как муху меж пальцев [мерзко в той же степени]; чем примитивнее желания, тем сложнее их отодвинуть, но у первого мгновения вкус гнилостный. Знает, что больно ей сделает лишь словами; физически — никогда не позволит себе заставить её вскрикнуть от боли.
[indent] — Давай, Джейми, я сильней, но ты можешь найти слабость. Выжги ты воздух, я бы упал на землю бездыханным и все проблемы были бы решены. — Тычет пальцем себе в грудь, в воздухе вырисовывая мишень сияющими лентами воды, а огненная стена у нее за спиной всё утончается. Скорее всего, она понимала, что нужно разумнее расходовать силы, но не знала, как это сделать. Ведь проникнуть в самое сердце огня и пепла – самое легкое. Трудности начинаются, когда поднимаешь силу вверх и когда этот груз может вырваться у тебя из рук, взорвав пару кварталов. Хочется приложить ее о стену как следует, хочется извести ее настолько, что от столь могущественной силы остались бы лишь едва тёплые угли. Потому что Джейми — блядская атомная бомба. В ней бравады и дерзости больше, чем веса. Девушка пытается сжать злобу в кулаке — на её месте должен быть огонь, да сил так мало, что пробегают лишь искры — злится ещё больше, вокруг всё душнее и душнее. Если бы она остановилась хоть на секунду [здравый смысл, к огромному сожалению, не был самой сильной стороной девушки], то вспомнила бы его слова. Если представить, как отступает ярость, огненное копьё попадёт туда, куда нужно и не будет выёбываться, как всё вокруг [особенно как Джеймс после своей скорой победы]. Но ей хочется топать ногами, как раньше, подчинить, приказать, указать. Его никто не учил пользоваться своими способностями, все делал сам, робкие шаги или огромные прыжки используя, оступался и падал, взмывал в небеса, а ей все на сияющем блюдце принесли — оказалось, так не вкусно и вообще не хочется. Гораздо приятней спалить собственные легкие и харкаться кровью на грязный бетон, не замечая руку помощи.
[indent] Джеймсу уже надоело, он потратил на все это представление времени куда больше, чем хотелось бы. Джейми замахивается, не озаботившись ни верной стойкой, ни расположением рук, ничем; в ней все по принципу нахуй целиться — пусть само стреляет сразу куда надо, может куда и попадет. Перехватывает руку и прижимает пылающее тело к бетону, а затем без какого-либо движения, без предупреждения, без аварийного сигнала их окутывает вода. Безупречно красивое лицо сжалось в немом крике. Потом свет потускнел, языки пламени уменьшились и погасли. Вокруг воцарилась тьма, горячая и тугая, вдавленная. Близнец той, что росла в его сердце. Отпускает девушку и делает пару шагов назад. Из её носа течёт тонкая струйка крови, Бреккер злится сильней. Первое слово выдыхает себе под нос, сжимая и разжимая горящие ладони. Не помогает.
[indent] — Итак. Если ты показала весь свой арсенал, то еще раз повторим: по-первых, я в десятки раз мразотней тебя, и мой опыт во всем этом несравнимо превосходит твой; во-вторых, если бы мне понадобилась демонстрация твоего слабого характера, я бы так и сказал, но, кажется, ты не способна слушать, так что мне ровным счетом наплевать, что внутри у тебя всё дерьмо кипит от злобы и бешенства; в-третьих, если не научишься самоконтролю, сгоришь изнутри ко всем чертям, вспыхнешь как спичка и даже обделаться от страха не успеешь. Но если хоть кто-то из моих людей из-за этого пострадает, ты будешь молить всех богов, чтобы я не нашел тебя на той стороне. А теперь закрываем свой не в меру остроумный ротик и, — он бросает взгляд в сторону свечей, что превратились в лужи воска; раздраженный вздох заполняет подвал. — Ты сделаешь настолько тонкое и прохладное пламя, что оно пройдет через кольцо воды и не испарит его. Справишься и я обещаю ответить на один любой вопрос о себе, если же нет, то твой срок увеличивается до десяти лет. Давай, гном, самое время хоть немного удивить.
[indent] Джеймс подходит ближе [так близко еще к ней не был с сознанием, не затуманенным яростью], держа руки совсем рядом с девушкой. Взмахнул левой рукой и будто схватил пальцем образовавшуюся ниточку из воды. Та обвилась вокруг его руки, скользнула к запястью, а затем послушно легла в раскрытую ладонь правой руки. Сфера поднялась чуть выше, Бреккер по-очереди погружал в неё пальцы, вытягивая по одной ниточке, а вода послушно обнимала каждый палец, будто липкая жвачка. Стоило немного пошевелить пальцами, как вокруг первой сферы начали вращаться ещё две; вода танцевала с упоением и страстью, Джеймс смотрел на это с искренним обожанием. В его глазах горела любовь, какую невозможно испытывать к живому существу, нездоровый фанатизм, разъедающий мозг в кашу. В конце он резко сжал правый кулак, а когда раскрыл, вверх взлетело тонкое кольцо воды — едва ли больше запястья Джейми. Шаг назад, ладонь чуть выше, прямо на уровне её горящих золотом глаз.

вот это я могу удалить, смотри сама  а то мне кажется что это лишнее, но сосаца охота
[indent] Завлечь её легко, как ребенок смотрит сияющими глазами на его маленькое представление, да иногда от избытка чувств выдыхает дым из носа. Они близко-близко, её жар Джеймс ощущает всем телом, а девушка и не замечает этого, сокращая расстояние до минимума. Для нее такая близость привычна, для Джеймса это сродни изощренной пытке. Пара минут уходит на то, чтобы создать тонкую иголку, Джейми морщит нос и закусывает кончик языка от усердия, проверяет жар мизинцем, смочив его слюной [Джеймс едва не предлагает ей облизнуть еще и его палец для проверки]. Они оба задержали дыхание, когда половина иглы прошла сквозь воду. Один из светильников взрывается с громким хлопком, они оба вздрагивают, ударяясь бедрами; на его руке раздраженно шипит вода, ей не менее раздраженно вторит Джейми.
[indent] —Хорошо, — поднимает вверх руки, будто сдаваясь под её умоляющим взглядом. — Я отвечу на вопрос, но к твоему контракту прибавляется два года. — Девушка выбирала вопрос усердно, стараясь не просрать свой шанс узнать о нем нечто ценное, нечто интересное, то, чего не знал никто. Когда вопрос слетает с её искусанных губ, Джеймс удивленно приподнимает брови. Так вот что волнует её на самом деле. Он тихо рассмеялся перед ответом; прозвучало это слишком расслабленно, будто это не они пять минут назад едва не разорвали друг друга. — С чего ты взяла это? Я тебя не ненавижу, Джейми. Просто те, кто мне дорог, долго не живут, а ты достаточно яркая мишень и ведешь себя так, будто это всё какая-то игра. Из-за этого можешь пострадать не только ты, но и другие люди, а мне бы этого не хотелось.
B u r n i n g   cities
And napalm skies
^{fifteen flares inside your ocean eyes}

[nick]James Brekker[/nick][icon]http://forumstatic.ru/files/0019/c6/48/70804.png [/icon][character]<lz5>Джеймс Бреккер, 25</lz5><br><lz6>вор, балабол, укротитель огнедышащих сук на полставки </lz6>[/character][status]run grl run[/status]