кто-то рыдает, а кто-то срывает голос,
[indent]  [indent] кто-то вообще не чувствует   н и   ч е р т а
[indent] Холод выбил из легких весь воздух. Каждый вдох превращался в осколки стекла, ранящие легкие. Горло погладили ржавой проволокой, легкие — горячим кинжалом; ледяная вода целовала глаза, а боль мешала связно думать. Каждый раз, когда во время фильма главный герой нырял под воду, Матиас тоже задерживал дыхание, а затем, когда удавалось продержаться дольше, тянул по лицу довольную улыбку. Забавно, но теперь он как рыба раскрывал рот, пытаясь отыскать хоть частичку воздуха, поймать губами один из тех призрачных пузырей, что уносят к поверхности всю его жизнь. Это лежа на диване ты думаешь, что справился бы с этой задачкой за секунд тридцать, всплыл на поверхность, отогрелся какао и пледом; нет, нихера подобного, если ты так думаешь, то ты попросту идиот. На губах не расцветает умиротворенной улыбки, кадры из жизни не проносятся перед глазами; животный ужас сковывает мышцы, со всем сторон давит ледяная [нет, не та, от которой ты игриво отдергиваешь ладошку когда наполняешь ванну, а действительно ледяная ] вода заливается в глаза, уши и горло. Умереть — почти что заснуть, вот только разбудить тебя будет некому. Путь к свету похож на одно бесконечное испытание; ободрал о лед все ногти, окрашивая воду кровью, не в силах избежать конца, он всеми силами оттягивал погружение в пучину. Течение вцепилось в одежду мертвой хваткой, било о лед, трепало его как тряпичную куклу. У Матиаса в лёгких камень, который упрямо тащит на дно; он погружается все глубже, стараясь подняться наверх, и, идя ко дну и все сильнее отдаляясь от поверхности, мог думать только одно: «блять, только не так». Столько амбиций, столько планов, столько бравады медленно и мучительно идут ко дну. А потом мир вокруг начал замерзать, и холода стало столько, что он тоже начал исчезать, оставляя только темноту.
[indent] Его сердце упрямо заставляло себя сделать очередное сокращение, а потом остановилось – Матиас был холодным голубовато-белым мрамором, таким же неподвижным. Матиас Оддвин погиб на месте происшествия, но, поскольку он к тому же был замерзшими, его нельзя было официально признать мертвым, так что парамедики потащили труп в больницу. Дальше произошло чудо, божественный промысел, если уж на то пошло. В машине скорой помощи на ледяном запястье появился пульс, он сделал вдох и еще один, третий, пятый, двадцать седьмой; затем сел, заговорил, и по всем показателям был жив. Осталась только одна проблема: Матиас никак не согревался. Он чувствовал себя слишком хорошо для того, кто только что был мертв, но пульс был слишком медленным, а температура — слишком низкой. Он подслушал, как два врача говорят, что с такими показателями он должен был бы находиться в коме. Две недели в больницы — никакого движения, его организм будто замер в той ледяной точке невозврата. Все развели руками и сказали, что это лишь неприятные последствия, а ему стоило бы поблагодарить богов и сходить в церковь.
[indent] Матиас выныривает из одеял и испуганно оглядывается. Все так нормально, все так сухо, все так тепло. Он сидит в комнате, преисполненной лишь незыблемой тьмой, среди которой гуляет ветер, ощутимо покачивающий тяжёлые занавески. Спрятал лицо в свежем белье, попытался вдохнуть мёртвый воздух в грудь, не до конца осознавая, где находится. Не получилось. [float=right][/float]Смерть часто посещала его сны; уходила как лучшая любовница — когда рассвет пытался тронуть фарфоровые веки и потный лоб, но всегда как воспоминание оставляла свой заразительный смех, такой не забудешь и из головы никогда выкинуть не сможешь. В особенно плохие ночи хотелось содрать с себя кожу и выплюнуть разодранные лёгкие на пол; казалось, будто так всё станет чуть легче — легче не становится, внутренности восстанавливаются, а кровавое месиво режет глаз. Матиас ненавидит слабость и ненавидит её последствия. Сегодняшняя ночь была из плохих, он ведет рукой по груди и ждет, что сейчас изо рта польется ледяная озерная вода. Не льется, но и сердце стучит слишком глухо, будто молот в далекой наковальне.
[indent] Босыми ногами проходит по ледяному полу, обхватывает онемевшими пальцами край раковины и дрожит, страшась поднять взгляд. Считает до трех. Нет, все же до пяти. В зеркале глаза испуганные и м е р т в ы е, уже больше полугода прошло, а он все еще видит в отражении ожившего мертвеца; другие не видят. Никто не знает о том, что от ужаса перед самой обычной ванной у него сводит горло, сердце выдыхает в лёгкие яд, а ладони потеют, будто у тринадцатилетнего мальчишки перед первым свиданием. Матиас по вечерам дрожал, сидя на кафельном полу и упрямо глядя на полную ванну. Уговаривал себя: если хочешь хоть что-то почувствовать, то придется встать в ванну, Матиас, лечь в ванну, в воду, лечь в воду; лечь ! в ! воду. Его выворачивало раз за разом, вываливался протухшей рыбиной на пол и тяжело дышал, упираясь лбом в отвратительно теплый пол. Настоящие желания вымерзли, [человечность тоже случайно проебалась под толстым слоем льда], месяцы утекали сквозь пальцы, он пытался себя побороть, но не получалось; никто не видел, никто не помогал, все гладили его по плечу, улыбались и поздравляли со вторым днем рождения; им для душевного спокойствия нужна лишь ложь о том, что все в порядке. Оддвину хочется говорить правду, но правда колет, как хлебные крошки на постели; правда раздражает, правду не все [совсем никто, по правде] хотят слышать. Все вокруг продолжают верить [неужели больше не во что?], и становится ещё страшнее.
[indent] До рассвета он листает дрожащими пальцами ленту инстаграма, хотя та уже вдоль и поперек изучена. Когда на первом этаже начинают звенеть тарелки, снова бросает взгляд в зеркало. Глаза все такие же замерзшие, темные круги под глазами напоминают провалы глазниц в [float=right] [/float]черепе. Сегодня хочется не соврать, сказав, что все в порядке. Матиас хочет нести ответственность за сказанные слова; потому что умирать чуть страшнее, чем жить.
[indent] На завтрак овсянка с бананом, горами обещаний и перспектив. Давится и тем, и другим – все это у них принято засовывать друг другу в глотки, уши и иные отверстия за столом семейства Оддвин. Отец отгородился от всех экраном планшета, считает, что проверка утренних новостей — признак хорошего воспитания [Матиас считает тоже самое, заменяя новости на сиськи одноклассниц в директе]. В Эдде ведь из новостей только то, что ту хромую дворнягу у продуктового сегодня покормили просроченными сосисками, а не дохлым голубем; что в сети попалось не тридцать тысяч рыб, а тридцать одна; что завод отца вылил в реку еще пару сотен бочек ядовитых отходов все почему то молчат. Мама раскладывает правее от себя пасьянс, где вместо карт — буклеты университетов; даже ожившим мертвецам нужно думать о карьере [uhg]. Сестра уже отмывает блендер после очередных экспериментов [гораздо полезней, чем в школе, Матиас]. Яйцо пашот, половинка авокадо нарезанного под углом с определенным количеством градусов, смузи из сельдерея, яблока и киви — чтобы легче было переварить столь плотный завтрак. Всё почему-то замолкает, стихает звон серебряными приборами [серебро ведь кладут на глаза покойникам, а не суют себе в рот, разве не так?], парень поднимает глаза от телефона; не нужно переспрашивать, не нужно заглядывать каждому в глаза, чтобы понять, что ответом будет простое:
  [indent] — Да, все прекрасно.
[indent]  [indent]  [indent] лжец лжец лжец
[indent] Во время обеда улыбается всем как попало, не в тему кивает, пропускает вопросы мимо ушей. После сегодняшней очередной смерти у него на языке кислая конфета с горьким и шипящим центром; никак не закончится и никак не рассосется. Все не может сбросить с плеч остатки сна, те похожи на щупальца кракена, что с остервенением впиваются в кожу, слизь с присосок капает на пол, но никто этого не замечает.  Сжимает крепче, настойчивее. Живее. Матиас на секунду удивляется тому факту, что разговор плавно начинает его огибать; но все проходит, когда замечает за столом сестру. Сакса — лучшая в тех самых разговорах обо всем на свете, меняет темы так ловко, словно фокусник, вытаскивающий монетку у тебя из-за уха; и вот ты уже сам думаешь, что завел беседу о вкуснейшем рыбной пироге из ресторана на пристани, хотя собирался в очередной раз доебать вопросами Матиаса Оддвина. Лишь недавно стихли разговоры, нескончаемый водопад ебучих вопросов: ну что, как оно? бога видел? а был свет в конце? Нет, блять, был ебучий холод и сам Аид пришел чтобы пнуть меня под жопу на выход. Смерть на вкус как сосуд, лопнувший в уголке левого глаза и покатившийся вниз по трещине на лице, горчит. Смерть холодная и сырая, как загустевшая кровь. Но никому это не интересно, все хотят побаловать себя надеждой на то, что не сгинут в пустоте. Спустя полгода для тупых вопросов у Матиаса лишь один совет — нырни рыбкой в каменную реку и проверь самостоятельно. Желающих не находится. Но кто-то позарился на полезный обед Саксы — сестра красноречиво вздергивает брови вверх и улыбается. Матиас не готов пить зеленую жижу для того, чтобы забраться к кому-то под юбку.
под чужими рёбрами селится колкий холод: умирает дракон,
[indent]  [indent] в о ц а р я е т с я    п у с т о т а
[indent] Время тягучее, сахарное, л/и/п/к/о/е: отрывается от носа медовой каплей и сползает по воздуху вниз; в таком времени можно оставить зубы, если сильно вцепишься, а высунешь язык — почувствуешь на кончике воск и пчелиный укус; быть может, даже капельку меда или сладкой пыльцы с лапок. Матиас раздраженно щелкает ручкой и не сводит взгляд с часов, минутная стрелка едва заметно дрожит, готовая наконец сдвинуться с места и прекратить эту пытку.
[indent] Какое-то время его внимание занимает новенькая девушка, что стоит у доски и рассказывает о себе. Матиас скользит взглядом по её лицу и телу [упс, так как тебя зовут?]; она будто вышла из сказок про норвежских воительниц, с их холодной красотой, светлыми волосами и глазами цвета льда. Если еще и обладает характером, необходимым таким городам как Одда, то ей будет легко в этом месте, здесь любят красивых, здесь любят кукол барби; таким как она открыты любые двери, ведь смазливая мордашка — универсальный ключ в хорошую жизнь. Новенькие в этом городе — редкость, но даже спустя год они останутся новенькими; это как будто пятно на руке, которое не отмыть, словно само это слово прилипает к ним и развивается над головой ярким флагом. В маленьких городах все их жизни идут по давно расписанному сценарию, кто за кого выйдет замуж, кто кого будет ненавидеть, кто с кем будет изменять супругу, даже маленькие отклонения воспринимаются в штыки. Удивительно, но в школе все еще был клуб любителей чтения; каждый год они начинали чтение с библии, ходили по школе в юбках, прикрывающих колени, прижав к груди потрепанные книжки; а в конце недели громко стонали на вечеринках за закрытой дверью. Один — ноль, камень улетает в сторону божественного сада.
[indent] — Вы не могли бы выключить термостат? — Спустя двадцать минут после начала урока он отрывает взгляд от окна лениво, будто отдирает липкую жвачку от пальцев. Терпеть духоту становится невозможно, голову будто засунули в железный обруч, что каждую секунду сжимается. Женщина прерывает свой рассказ и раздраженно рассматривает его, советует сходить к врачу, ведь всех остальных температура устраивает. Оддвин едко улыбается и кивает. После того случая на озере у него появились некоторые проблемы с восприятием температуры. Матиасу в помещении всегда жарко, воздух пылающими руками держит [float=left] [/float]его за шею, опаляет жаром уши и затылок, пытается запихнуть в жерло вулкана; сегодня температура будто на несколько градусов выше, для других —  ерунда, а для него день превратился в урок выживания для чайников; тот самый, что в черно-желтом справочнике [5 секция, 12 стеллаж, 17 полка, 27 слева \\ на последней странице номер дилера]. Он то и дело оттягивает ворот футболки, нервно дергает ногой.
[indent] Матиас уделяет новенькой всего пару секунд, когда Сакса тянет его познакомиться и проявить д\р\у\ж\е\л\ю\б\и\е ровно в тот момент, когда в ожидании звонка он едва ли мог усидеть на месте. Казалось, еще минута — и он задохнется на суше. Мёртвой кожей покрывается рука, которую жмет девушка. Он обычно врывается в чужие жизни, как ураган, без спроса и стука, но тут едва сжимает руку и смотрит в глаза всего пару секунд, — словно по минному полю прошел. Если бы Матиас обладал хоть каким-то даром к предвидению [или умел возвращаться в прошлое, подумает он потом], то непременно растянул бы этот момент. Он бы с первой секунды понял, что перед ним девушка, особенная во всех смыслах, которые Матиас ещё не понял и не нашел — найдёт, ведь вечность им запаковывали в коробку и перевязывали огромным бантов уже в эту минуту [ещё пожалеют об этом — должны пожалеть]. Но пока что Матиас представляет собой лишь эгоистичного мальчишку с головной болью, которого не особо заботит первое впечатление. Новенькая все равно уже слышала о нем, в этой школе сплетницы слишком хорошо работали своими ртами; это было единственное, чему им стоило научиться в этой школе. В голове звон только усиливается, он пропускает имя уже второй раз; сжимает зубы и отдергивает руку. Сакса эту руку тут же опутывает двумя своими, по-хозяйски; знает, что брат ей принадлежит, что они разорвут другим глотки и даже не моргнут, их так воспитали, так мать приговаривала, когда пихала в рот сиську. Раздраженно рычит имя сестры [оно будто для этого и создано, скрипит на зубах ядом и желчью]. Чуть отталкивает, бросает в дверях: «Доберешься домой сама, [хочется сказать сука, но говорит] Сакса».
[indent] На улицу вылетает в одной футболке, не стесняясь работать локтями в отношении остальных людей. Смотрят так, будто выбежал на улицу голый и начал пританцовывать; сильнее кутаются в куртки и раскрывают зонтики. Ледяные капли ударяются о кожу, Матиас подставляет им лицо и чувствует, как начинает остывать кипящая кровь; в голове стремительно проясняется. Кажется, от его тела вот-вот пойдет пар. Опирается на дверь новенькой машины закрыв глаза, он видит довольное лицо алчности [удивительно похожа на отца], разинувшей пасть в белозубой улыбке — «ты должен держать марку». Матиас заводит машину и открывает все четыре окна. Пару минут ждет, пока стоянка [float=left] [/float]опустеет; Сакса показывает средний палец прямо в окно, а затем закидывает внутрь сумку, но сама уходит с подружками. Скорее всего, та неосторожная фраза выльется ему в целые выходные, проведенные в Бергене.
[indent] Стоянку он покидает одним из последних, когда из-за дождя едва ли видно больше пяти метров вперед. В душе просыпается странная тревога, будто внутри бьется от страха птица, мечется в клетке, ожидая землетрясения, хотя и не знает что это. Мозг хочется поставить на паузу, чтобы утихомирить ассоциативный ряд, вызывающий череду ассоциаций, которые терапевт бы назвал куда более, чем травмирующими. Оддвин выключает музыку и пару минут едет в тишине, прислушиваясь к дождю и собственным ощущениям. Сбрасывает скорость когда видит фигуру девушки, что пытается прикрыть голову сумкой. Хочется девушку укрыть, спасти, украсть. У Матиаса в голове и сердце взрываются атомные бомбы;\ он смотрит в глаза той самой новенькой девушке, мокрой с головы до ног\ ему плохо, ему больно, ему неприятно.
[indent] — Hallo, — Широко улыбается, боясь напугать. Одновременно с вопросом тянется к пассажирскому сидению и открывает дверь. —Trenger du hjelp?

я убиваю драконов с тех пор,
[indent]  [indent]  [indent] как дракон однажды убил меня

[icon]http://forumupload.ru/uploads/0019/c6/48/2/190323.png[/icon][nick]Mathias Oddvin[/nick][character]<lz5>Матиас Оддвин, 17</lz5><lz6>в венах могильный холод, смерть целует запястья, но душа обсидиановая тянется к свету</lz6> [/character][status]up to no good[/status]