[indent]  На улице стояла то ли приятная прохлада, то ли удушающая приближением дождя теплота со светящим сквозь облака солнцем: погода начинала разрываясь между двумя сторонами, не понимая, как сделать переход незаметным, как скрыть эту ярко сменившуюся цветовую гамму и как подготовиться к сокращению рабочего дня. Листья были еще зелеными, но желтизна будущего в них словно заселилась: разрезать бы, разорвать один листок, и увидеть сухую прожилку, прячущуюся за свежестью водной плесени. противопоставление везде читалось в это утро, очерчивая четкие границы темного и светлого, хорошего и плохого, драмы и комедии. Сквозь огромные тепличные окна все деревья казались ненастоящими, да и та увядающая погода была лишь притворством среди царства зелени, что находилось в помещении.
[indent] Воздух в теплице был спертым, немного кисловатым. Барти казалось, что запах был приятным. Хогвартс еще не проснулся, древние стены не жужжали от напряжения, глупой болтовни и школьных сплетен. Парень ступает мягко и беззвучно, не смея и не желая разрушать утреннюю негу [да и быть пойманным не хотелось, но отговорку он уже заготовил]. Сравнение с его питомцем режет глаза, сразу всплывает в водовороте памяти: ведёт себя как угольный кот, блуждающий по хогвартсу и заставляющий задуматься о покупке ошейника с магическим колокольчиком. Казалось, они были идентичны: внешние черты совпадали так, словно животное именно таким критерием подбиралось и было скорее анимагическим воплощением парня, а не отдельным существом; прочитать что-то в голове по взгляду, движениям невозможно у обоих, если сами того не захотят. Барти задумался о том, что следовало купить шкатулку для своих мыслей, да прятать их там весь этот год; запирать на серебристый ключ и убирать под половицу все знания, что смог отыскать за лето. В Хогвартсе ничто не могло долго оставаться тайной. Сотни школьников; тысяча картин и у всех по паре ушей и глаз [а то и больше]. Не утаить от них, не спрятаться, и догонят в мгновение ока. Донесут, расскажут, сорвут все планы и растопчут грязными ботинками.
Крауч слишком глубоко забрел в собственные мысли. Уже порядком уставший от обыденности, застрявшей скрежетом на зубах и запахом подземелья в волосах, он лишь повторял про себя отрывки из ветхих книг, которые отыскал летом. Думал о том, как попробует усилить действие дурманящей настойки или обратит его в газ, чем, несомненно, поможет Лорду. Как раз поэтому сегодняшним утром ему перед завтраком пришлось по теплицам в поисках банальной ложечницы.
Потому он не слышит заскрипевшие под шагами половицы и дыхание поблизости, сначала посмотрев лишь мельком, будто на листья папоротника, что качаются от ветра. Толчок из мыслей. Что? Застывает на месте, вновь поднимая голову и подтверждая свои опасения. Барти чувствует зуд на кончиках пальцев, переходящий в костяшки и распространяющийся по телу красно-зелеными переливами гнева — надо же, новогодняя ёлка горит дьявольским пламенем. Рука к палочке даже и не тянется, он совсем не чувствует угрозы.
По привычке поджимая нижнюю губу, со спокойствием убийц из знаменитых ужасов, он отходит назад, разворачиваясь и устремляясь к черному входу, служащему также и выходом, и заходом, и переходом, кому и как захочется. В глазах — слепота, пустая и тёмная, очерчивающая только силуэт этого чертового хаффлпаффца с темными прядями и запахом уходящего лета. Ощущения притупляются, и в голове звенит желание либо закурить, либо набить кому-то ебало. А может всё — выбирать не приходится. Тяжелые времена требуют тяжелых решений. Удерживать чувства ему претит, и юношеская необоснованная ярость, давящая голову, хочет высказаться, вылиться подобно токсичным химикатам в чистейшую воду. Из памяти стирается цель похода в теплицы, он возбужденно замирает. Барти ни к чему завуалированные тонкие провокации — такие, от которых расшатываются нервы и стремительно едет кукуха; ему достаточно грубости прямо в лицо, неосторожной фразы, значение которой однозначно и не требует трактовки. От Сонмина его воротит, но не более, чем от всей хаффлапаффской шайки: им по умолчанию положено быть идиотами.
  — Чанг, вот так встреча. Решил курнуть перед уроками? — ехидная улыбка с плотно сжатыми челюстями. Папаша летом несколько раз сказал о том, что у его нового коллеги — Чанга — потрясающе прилежный сын. Умен, прилежен и не строптив.
Ну и Барти подорвало.
Хорошенько так.
[indent] Не могло в этом прекрасном омуте не быть несколько чертов, да пары скелетов в шкафу. Спокойное горное озеро? Бред. В нем явно темного больше, чем в самом Крауче. Да и отцу будет приятно получить весточку что удивительный Сонмин Чанг подрался с его непутевым сыночком.
— Или барсучьи отбросы спустя столько лет отказались спать с тобой в одном чулане? — Барти Краучу простой злости в ответ мало, и он хочет давить, взбивать слишком личное, такое, что Чанг ему спустить точно не сможет. Барти хочет вцепиться в чужое горло — то ли задушить ублюдка, то ли полакомиться сонной артерией. — А если еще нет, то не откажутся ли, если узнают кто твоя мамаша?
[indent]  Облизывает губы, с которых сочатся ядовитые слова и улыбается, надеясь на продолжение. Не зря же он во время ужина слушал речи отцовские, а потом перебирал документы в его кабинете. Он думал_он знал!, что в дурацкой семье Чангов наверняка были нечистокровные волшебники. И когда случайно нашел заметку о матери Сонмина, то ликовал. Ощущения Барти никогда не обманывали.
[indent]  Стоило признать, Сонмин действительно был хорош. Как-то раз Флитвик поставил их в пару и в дуэльном клубе с ним было почти весело: задор не утихал ни на секунду, пока профессор не сказал «хватит» и Барти не вспомнил, что они всё это время находились на занятии. Чанг был полезен в своих любопытных приёмах и был совсем не простым соперником, хотя ему всегда хотелось зайти дальше и посмотреть, до какого исхода они доберутся, если рядом не будет профессора. Дерьмово, когда желания исполняются. Поговаривали, что темная магия азиатов была еще более жестокой. Они были извращенцами во всех смыслах. Любопытство в Барти отчаянно хотело узнать что же они скрывали за маской своего спокойствия. Передавали детям знания о зельях, которые заставляют кожу стекать вниз, словно та была дождевой водой? Превращать слезы в яд? Разум дрожал от желания знать все их грязные тайны.
  [indent] Барти хочет кинуться, вытрясти из Сонмина остатки мозгов [или чем он там, заставить взорваться, затем извиняться и, конечно, не сметь в дальнейшем даже дышать рядом с ним. Но нет, папаше письмо счастья должно быть написано по выверенному сценарию: совершенно неадекватное и жестокое нападение по отношению к его сыну, который в ответ лишь защищался.
  «отец, это для тебя».