«It almost feels like a joke to play out a part
When you are not a starring role in someone else's heart»
я о тебе не думал давно. что успел позабыть терпкий привкус неприкрытой лжи, с которой ты привык наёбывать меня как несмышлёныша. одни покупают химозную жвачку, чтобы вспомнить детство, а мне достаточно короткого взгляда в чёрные омуты, и вот отголоски прошлого уже оживают в памяти как наяву. мне дорого обошлась моя пустота. такую цену не заплатишь дважды. в такую реку уже не хочется входить. и лучше всю жизнь оставаться грязным, чем омывать себя твоими оправдательными речами.
из-за тебя я рано повзрослел. мне стоит почитать моего первого учителя, хоть выражение твоего надменного лица вызывало лишь желание ощетиниться. сопротивляться житейской мудрости до хрипоты. поступать назло и во вред себе. но был ли ты жесток, когда поносил меня за спиной, полагая, что я не узнаю правды. ведь это сработало лучше, чем скорбные речи о моей недостаточной зрелости. о неготовности к отношениям и прочей блажи, когда на самом деле просто не воспринял меня всерьёз. ни тогда, ни сейчас, продолжая играть роль единственного преисполнившегося во вселенной.
и я верил. наивно и по-детски во всё, что взрослые говорят. преклонялся, как дурак, сначала перед тобой, а после перед своим бесконтрольным страхом выбиться из смиренной толпы, затеняя врожденные таланты. чтобы не засиять слишком ярко в свете софитов, вызывая злобу и зависть. чтобы не позабыть обо всем, что вдалбливали в голову последующие твои продолжатели, принуждая к послушанию и кротости, коей был обделён, раздражая таких как ты. тебе же нравится очень, что в полумраке этой маленькой комнаты совсем не видно, как моя выбеленная кожа светится и мерцает, отражая все краски жизни. жизни, которой я бы никогда не узнал, если бы остался с тобой. с тобой мы не созданы для существования в одном времени и пространстве. я понял это уже давно. без тебя мне гораздо лучше.
но ты снова здесь. напоминаешь о себе случайным вторжением. своей пылкой натурой, против которой сам же не находишь управы. полагая, что сломишь меня, перекроишь. на деле же борешься с самим собой, и эта битва едва ли запомнится мне победой. ты слабый очень, сонхун. и скользкий, как водопроводный слизень, выкручивающийся в ладони в попытке избежать солёной расправы. я бы залил слезами наше смрадное болото, если бы точно знал, что от этой соли твоя тонкая, болезненная кожа превратится в отвратительное месиво на костях. я не думал о тебе уже так давно, но никогда не забуду, как страстно мечтал причинить кому-нибудь боль, равную той, что оставили десять ножевых твои жестокие слова на моём беззащитном сердце.
выдох. шумный и отчаянный, как моя притворная решительность, с которой пальцы танцуют на кромке брюк. эта игра на самом деле не нравится тебе. я читаю презрение в каждом жесте с тем, как дёргается твоя верхняя губа, когда оказываешься слишком близко. как и я, не нравлюсь тебе своей вычурностью, но как и я ты не привык сдаваться на старте, так что принимаешь вызов, отбивая подачу посреди выжженного поля из некогда красивых цветов. не так уж мы не похожи. ты снова забыл наколенники. весенний лёд под ногами так тонок. твои позабытые навыки фигуриста едва ли справятся с некогда ровным пике; не дыши. иначе замечу твою неуверенность, тщательно скрываемую за идеальным фасадом. и этот удар о железные полки — ничто в сравнении с болью, что я уже испытал. хуже не будет. а ты думаешь напугать меня ядовитыми губами. белоснежными резцами, впившимися в алую плоть до томной боли, с которой из груди так случайно вырывается едва уловимый стон. не ускользнет от твоего торжества, но мы чествуем прошлое, не забывай.
и не забывайся, прижавшись так тесно, что каждой клеткой я теперь ощущаю твоё напряжение рядом с моим. такое твёрдое, резкое, как каждое новое движение жестких пальцев по горлу. они опасней ножа, того и гляди сомкнутся петлёй и придушат, причиняя удовольствие вместо боли. желанное облегчение, вместо муки, с которой терзаешь разгоряченное краткой лаской юное тело. по-прежнему жестокий, отвратительно хороший собой в этом несгибаемом напоре и попытке сломить. ты ищешь живые побеги на пепелище. не ожидаешь, что жжёная стерня колется больнее острейших пик, если ступать по ней босыми ногами.
— хочу, — звонкий шёпот пробивает шум переплетающихся дыханий. они как и мы не могут найти единый ритм, и всё же сталкиваются, ведомые законами физики, как наши тела, полыхнувшие лишь от капли адреналина. о чем ты думаешь? мне хочется знать, что будет, если эта дверь откроется резко, и тогда персонал застанет нас за твоей игрой. но со сменой калейдоскопа, едва ли успеешь просчитывать риски. так на тебя не похоже. и я никак не могу угадать, зачем потакаешь бездумно моей неуёмной натуре, вместо того, чтобы попросту обрубить на корню, как делал всегда.
нетерпеливый ребёнок, каким когда то ты знал меня, подглядывает за нами из-за угла, а я облизываю влажные губы, на которые смотришь внимательно, как будто хочешь что-то сказать. припухшие от алкоголя и неосторожного укуса, они приоткрываются в немой мольбе, позволяя минутному желанию за несколько секунд охватить худощавое тело целиком. я чувствую как немеют пальцы и кончик острого языка, ударяющийся о ровный зубной ряд изнутри.
льётся по пальцам электрический ток. сердце колотится от ощущения опасности и стыда, с которым так и тянет отереться о твои худые бёдра, что так плотно прижали меня к стеллажу позади. такое странное, должное напугать ощущение безысходности встречается с первородным инстинктом, что до сих пор казался гораздо острее только с тобой. с тобой одним. я знал об этом уже не понаслышке, ведь за чередой надоевших будней у меня было время попытаться поймать за хвост это тонкое чувство с другими. они вызывали лишь отвращение, с которым я непременно прогнал бы этого бармена прочь, если бы ты — ублюдок — не вторгся в мою вселенную, возомнив себя мессией.
кого ты спасаешь, подменяя его собой, когда продолжаешь начатое, позволяя мне вновь почувствовать нечто, чего бы совсем не хотел. а может, хотел так сильно, что бы готов возненавидеть тебя всего за несколько секунд, что кажутся вечностью, пока ты смотришь мне прямо в глаза, упиваясь своей моральной победой. тебе так хочется думать, что ты победил, хотя игра едва началась. как и моё желание продолжить её на равных, исключая привычную жалость и страх. о нет, я не стану тебя умолять, не жди. хотя всё моё тело вторит твоим грубым касаниям, мало по малу насаживаясь на острый крючок. ты прекрасно знаешь, что я бы с удовольствием насадился на кое что другое, что стало слишком твёрдым, соприкасаясь с моим бедром от тесного контакта.
коснись меня. давай же. позволь себе чуточку больше, чем бессмысленное созерцание чужих побед. разрушительную злость от собственных поражений, и эта вольность быстро станет одним из них, поверь мне хотя бы раз. так будет до тех пор, пока ты видишь во мне всё того же мальчишку, отказывающегося делать что-либо назло. пока сжимаешь челюсть до хруста, ожидая, что брошусь тебе на шею, умоляя. умоляя поцеловать меня по-настоящему. напомнить, как это было? или забьём на старые правила и попробуем придумать другие? придумать иных себя, не зависящих от запрещённых эмоций и обстоятельств. тех нас, какими мы так хотели, но до сих пор не сумели стать. так сколько же здесь детей? умеешь считать до двух, малыш?
эта мысль вызывает улыбку. она растягивает мои губы, но знаешь, что тянется лучше? позволь мне немного свободы, и я расправлюсь с ней сам, вот увидишь. стирая вмиг все маски, когда собственные пальцы касаются цветового края, подтирая остатки помады с твоей слюной. чуть глубже, вдоль по шероховатому языку. по миллиметру до самой глотки. их обнимают те самые губы, на которые ты продолжаешь смотреть, не способный оторваться от выразительной картинки. от моей внезапной раскованности, с которой давно уж приноровился играть лишь с собственным хвостом. признаюсь, что все репетиции стоили секундного выступления, и твоего нервно дёрнувшегося кадыка при мысли, что ещё могло бы оказаться на месте тонких косточек на фалангах, что тут же выскальзывают наружу. влажные до неприличия, они оставляют грязный след. он тянется от уголка губы до точёного подбородка. мимо родинки, целованной не тобой, но уже так непросто выйти из под гипноза нетронутой тобой красоты, что теперь расцвела на лице вместо сердца.
не просто всё стало, не так ли? и твой стон мне покажется слаще, если я вырву его себе, преломляя грани привычного. цена высока, но дороже мне обошлась моя пустота. теперь же мне так нестерпимо хочется её заполнить. уже не нежностью, но всё ещё тобой, и этими дерзкими ласками, что позволяешь себе без спроса, потому что был вымотан и устал. потому что не захотел справляться со мной привычными методами, спускаясь до новой отметки вниз по шкале безысходности. я оставляю тебя в полной растерянности решать очередную проблему, которую создал тот, кто никогда не ведал послушания. но ты ведь уже привык? попробуй найти приятное в этом тактильном хаосе. попробуй забыть о незапертой двери и о запретах, наложенных нами на погребённые заживо ощущения. оторвись от привычного, но не забывай, что повзрослевший щенок уже не так охотно выпускает из пасти брошенное фрисби, рычит, отвечая на попытки хозяина отобрать полюбившуюся вещицу. рискнёшь ли испытывать мою силу?
я хрипло дышу, издавая томный стон от того, как удобно умещается моя стиснутая меж животами ладонь. сбитые с толку мысли как намагниченные вращаются вокруг единственной, главной, что остаётся в голове, когда отпадает шелуха. не смотри на то, что птицей бьётся о кокон застеклённого сердца. смотри на меня. думай лишь о том, что было бы, не появись ты в этой комнате до того, как началось бы настоящее действо. с тобой или без тебя, я получил бы своё этим вечером. тогда какая разница? ломает, нет, крошит мелкой дробью казавшуюся железной выдержку. ты прав, прав. я всё ещё глупый подросток, не способный отделить желания от потребностей. и моя похоть тянется до самой земли как топлёный сахар, застывающий на лету. я просто хочу поиграть. ещё немного. с тобой или без тебя. я не хочу твоих поцелуев. но опускаю глаза, наблюдая за собственным напряженным запястьем, от чего завожусь лишь сильнее. тебе придётся наступить себе на горло, ведь это так низко взять всё, от чего отказался когда-то. не так ли? взять добровольно. намного хуже, чем услышать какие-то жалкие, скучные мольбы.
я о тебе не думал давно. и не моя беда, что ты явился сюда так невовремя. ведь если у нашего с тобой уравнения никогда не было решения, то эта попытка закончить его новым путём не имеет смысла. не надо искать его в том, что случилось, и в том, что может случиться после. после того, как ты всё же сломаешься и захочешь моих поцелуев хоть чуть больше, чем тешить своё непомерное эго. поверь, что теперь это стоит того.
поцелуй меня снова. поцелуй, если и правда желаешь закончить всё как можно скорее. если хочешь, чтобы я приспустил края тесных брюк и подрочил тебе прямо в этой грязной кладовке. ты же хочешь? признайся. мы дышим так часто и жадно, практически в унисон. я прижимаюсь виском к твоему виску, и не знаю, как держишься в шаге от того, чтобы бездумно толкнуть свой поганый язык в мой мокрый рот и вылизать его изнутри, заново изучая каждую неровность.
заставь меня подчиниться. или прикажи прекратить. прекратить распущенно тереться о тебя стояком, сгорая от нетерпения получить разрядку. смотреть на это несмело из-под прикрытых ресниц, но смело цепляться за бёдра, чтобы вмазываться в них собой. я выезжаю на чистой злобе. мои низменные желания сходятся в одной точке, неожиданно совпадая с твоими, возможно, впервые за долго время пребывания в тесной связи. как же долго мы с тобой не играли, малыш. как долго были чем-то отдельным, из-за чего теперь вдруг так захотелось соединиться в одно. чувствуешь? как от моих беспорядочных движений скапливается тяжелое напряжение. оно могло бы излиться на губы, которые ты так пристально рассматриваешь в полумраке. как забывается смысл, искомый в ненужных словах, и как они тонут в гортани, превращаясь в сладкие, частые выдохи. лишенные всякого контроля, как моя фантазия, жаждущая избавиться от одежды, чтобы коснуться тебя по-настоящему. ты отнял у меня слишком многое. ты заплатишь за это двойной ценой. я клянусь.
заставь меня подчиниться. или прикажи прекратить. делай со мной, что хочешь. но не упусти момент, пока способный ученик не превзошел своего учителя. в день, когда это случится, я наконец-то буду готов отказаться от тебя навсегда. но прежде, сделаю всё, чтобы ты поверил в мою порочность, в мою гниль. слишком близко. слишком тесно, чтобы сдержаться. справишься? прикусывая кожу на подбородке, я думаю лишь о том, как сильно ты мог бы стиснуть отросшие светлые волосы на моём затылке. мне нравится эта картинка.
похоть окончательно застилает рассудок. приятно. пускай теряется здравый смысл. что может быть омерзительней, чем возжелать того, от кого отказался, с презрением отдав другим? разве что думать так и не знать, что этих других до тебя и не было вовсе. принять блестящую победу за поражение. не насладиться. твои голодные глаза поедают меня заживо. должно быть, мне будет не о чем сожалеть, если ты трахнешь это тело первее прочих, как поступил когда-то с душой. должно быть, ты сильно взбесишься, если всё таки сорвешься, а значит, мне нужно тебе немного помочь. я медленно расстегиваю молнию, что послушно уползает вниз. затем пробираюсь под ткань, аккуратно смазывая своей слюной головку, передавленную резинкой белья. ей так тесно, малыш, ей будет лучше в моей горячей ладони, поверь. или в этих пухлых губах. по ним стекает слюна от испачканных пальцев. слижи. прокуси их до крови или сотри до сочащихся трещин, толкаясь поглубже пока не кончишь.
— поиграй со мной, хён.
как же долго мы с тобой не играли. посасывая мочку на твоём ухе, я думаю лишь о том, как ты грубо вжимаешь меня в этот жесткий стеллаж лицом. заставь меня подчиниться.